Неточные совпадения
Так скажут многие
читатели и укорят автора в несообразностях или назовут
бедных чиновников дураками, потому что щедр человек на слово «дурак» и готов прислужиться им двадцать раз на день своему ближнему.
День был воскресный. Ученики должны быть у
обедни в старом соборе, на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил в другую церковь, но этот раз меня потянуло в собор, где я надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого
читателям предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную душу.
Мы не будем останавливаться на этих лицах, потому что и так уже давно злоупотребляем терпением
читателя; но не можем не указать на сцены сватанья в «
Бедной невесте».
Но, по одной из тех странных, для обыкновенного
читателя, и очень досадных для автора, случайностей, которые так часто повторяются в нашей
бедной литературе, — пьеса Островского не только не была играна на театре, но даже не могла встретить подробной и серьезной оценки ни в одном журнале.
Читатели наши, конечно, помнят историю молодого Жадова, который, будучи племянником важной особы, раздражает дядю своим либерализмом и лишается его благосклонности, а потом, женившись на хорошенькой и доброй, но
бедной и глупой Полине и потерпевши несколько времени нужду и упреки жены, приходит опять к дяде — уже просить доходного места.
Читатель! подивись! я совершенно без всякой иронии утверждаю, что нигде жизнь не представляет так много интересного, как в нашем
бедном, захудалом отечестве.
По Москве раздавался благовест к
обедне; прохожие благодаря свежему воздуху шли более обыкновенного оживленной и быстрой походкой; даже так называемые ваньки-извозчики ехали довольно резво; но среди такого веселого дня вдоль Волхонки, по направлению к Конной площади, как уже догадывается, вероятно,
читатель, везли на позорных дрогах несчастного Лябьева в арестантской одежде, с повешенной на груди дощечкой, на которой было четко написано: «убийца».
Повесть наша, собственно, кончена; мы можем остановиться, предоставляя
читателю разрешить: кто виноват? — Но есть еще несколько подробностей, которые кажутся нам довольно занимательными; позвольте ими поделиться. Обращаемся сначала к
бедному Круциферскому.
О, если бы вы знали,
читатель, как мило мне вспомнить в это немилое время о прекрасном человеке, которого так недавно скрыла могила в
бедной части петербургского кладбища, скрыла его навсегда, вместе с его оригинальными выходками и его забавными тайнами и слабостями его до последней минуты увлекавшегося сердца, — вы, наверно, простили бы мне, что я говорю о нем так неспокойно.
Кто из вас бывал на берегах светлой <Суры>? — кто из вас смотрелся в ее волны,
бедные воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! —
читатель! не они ли были свидетелями твоего счастия или кровавой гибели твоих прадедов!.. но нет!.. волна, окропленная слезами твоего восторга или их кровью, теперь далеко в море, странствует без цели и надежды или в минуту гнева расшиблась об утес гранитный!
Он просит всех
читателей разузнать о
бедных и сообщать об них сведения лицам, избранным им на это дело, и сообщать не только письменно, но и лично.
Читатель, сколько в год жертвуете на
бедных вы?
Когда в русской печати, после прекрасных произведений, «
бедных содержанием», появилась повесть с общественными вопросами («Накануне»),
читатели находили, что это интересная повесть, но только «нет таких людей, какие описаны».
— Ничего не стоят ни вопросы, ни явления… Например, вот я вешаюсь сейчас… По-твоему, это вопрос, событие; а по-моему, пять строк петита — и больше ничего. И писать незачем. Околевали, околевают и будут околевать — ничего тут нет нового… Все эти, брат, разнообразия, кипения, шипения очень уж однообразны… И самому писать тошно, да и
читателя жалко: за что его,
бедного, в меланхолию вгонять?
Читатель, вероятно, помнит, что в 1835 г. имуществу старика Богачева был произведен сенатом раздел, по которому незаконный сын его, Григорий, получил себе Селезневский завод, Лука и Петр другие заводы, а на долю
бедного Клима Ивановича досталось не более, не менее, как 4500 душ крестьян, городские дома, покосы ит. п., всего на сумму более миллиона рублей.